Центр современной литературы и книги (ЦСЛК) организовал встречу с композитором Олегом Каравайчуком. Руководитель центра писатель Александр Житинский надеется выпустить в своем издательстве «Геликон-плюс» диск со всем тем, что было продемонстрировано на этом вечере, – импровизация Олега Каравайчука на вечере памяти Аскольда Макарова и фильм «Октябрь» Сергея Эйзенштейна с саунд-треком известного музыканта.

Беседа о музыке

В тот вечер неподалеку от ЦСЛК на стрелке Васильевского острова грохотали рок-ансамбли, над городом летали гигантские разноцветные воздушные шары – и все это лихорадочное, подчеркнутое веселье было куда как далеко и в то же время куда как близко от Каравайчука и его музыки.

Немногие и немногое столь мало подходят современности и столь ярко и яростно ее выражают, как Олег Каравайчук и его музыка. Перед началом вечера он беседовал с Александром Житинским о музыке. А о чем еще он может беседовать? Мелкие пожизненные хлопоты по добыче славы, денег, женского тепла и семейного уюта его нимало не касаются. Он холоден по-настоящему, обжигающе холоден. Ему никто не нужен, кроме музыки.

Есть художники нимало не похожие на искусство вообще и на свое искусство в частности. Смотришь на такого и недоумеваешь: как? Вот этот – сочиняет? А есть художники, без зазора совпадающие со своим искусством. В их внешности, движениях, жестах, интонации, разговоре уже есть все то, что потом будет воплощено в их искусстве. Каравайчук из таких. Он говорит, и сюрреалистическая образность его речи удивительным образом соотносится с его искусством. Он сам – свое искусство.

«Вы слушаете музыку?» – спросил его Житинский. «Нет, – сразу ответил Каравайчук, – теперь нет. Я перекормлен музыкой. Всё неверно говорят о музыке. Помести человека на необитаемый остров – и он сочинит гениальную музыку. Сразу. Эта музыка родится из одной ноты, взрывообразно. Так умел писать Шуберт. Моцарт уже не умел так писать».

Вот пример мировосприятия музыканта Олега Каравайчука. Его образы – зримы и фантастичны, ощутимы и невероятны. В беседе он умудряется очертить картину Магритта или Дали. Вообразите необитаемый остров, рояль и за роялем Робинзона Крузо. Он не дом строит, он музыку сочиняет. Точно такая же фантастика – отношения Каравайчука со временем. Моцарт жил раньше Шуберта, в XVIII веке, но для Каравайчука он после Шуберта, ибо музыка Шуберта для него древнее.

«Когда вы, – спросил Житинский, – вот так поднимаете руку, вы уже знаете, какой будет аккорд?» – «Безусловно. Знаю. Я многое знаю про музыку и ничего про нее не знаю, потому что музыка – нарушение всех правил, всех закономерностей. Поэтому к 30 или к 40 годам все начинают жаловаться: я исписался, не знаю, что дальше делать, вдохновения нет. Привыкают действовать по правилам – и несет по рельсам, ими самими проложенным. А сломать эти рельсы, построить новые смелости не хватает. За это я ненавижу науку, классику: за открытие закономерностей, правил, алгоритмов – к черту, к черту. Я объясню, что такое музыка. Булыжник. Он падает. Он не может не падать. Но вот он попадает в музыку, в настоящую музыку – и он парит, он летит. Булыжник, который летит, как птица, – вот что такое музыка! Полет, но особый полет. Птица летит, но это не музыка. Это привычка, навык, умение, наука, а не музыка, не трагедия. Птица не обращает внимания на то, что летает, как мы не обращаем внимания на то, что ходим. А вот птица в яйце, вот она выбирается на свет, вот она пытается летать, падает, потом летит. Ей странно, необычно, страшно. Вот это – музыка. С ошибками, падениями, с ощущением того, что это – против правил. Или другое: птицу ранили, но она летит, и покуда летит, она полетом излечивается от раны. Я – такая птица».

Фильм

Потом показали то, что, возможно, станет диском, – импровизацию музыканта на вечере памяти Аскольда Макарова и «Октябрь» Эйзенштейна, озвученный музыкой Каравайчука. Что до фильма, то никогда еще музыка не выколупывала так безжалостно тайный смысл смонтированных кадров; никогда еще саунд-трек не обнаруживал достоевскую муку там, где естественно было бы увидеть агитку, умело сработанную по заказу экстремистов в честь десятилетия их случайного захвата власти.

Сочетание музыки и тишины – вот чем умеет пользоваться Каравайчук. Его музыка смолкает в тот момент, когда матросы врываются в спальню царицы. На экране – кровать, икона, на которой изображены Николай II, его жена и сын. Бело-мраморная статуя, белый гигиенический сосуд. В абсолютной тишине, в минуте молчания – штык, вспарывающий перину.

Потом снова штурм, музыка, но вот эти несколько мгновений врезаются в сознание реквиемом, достоевским вопросом: ради вселенского счастья пулями и штыками пробить перины и людей? Ставил ли такой вопрос Эйзенштейн в 1927 году сознательно или в нем колыхнулось не осознанное им самим, человеческое, слишком человеческое? Но в 2008-м Каравайчук обнажил и обнаружил этот вопрос тишиной посреди обрушивающегося на зрителя грохота музыки.

Олег Каравайчук. Импровизация памяти Аскольда Макарова. Саунд-трек к фильму «Октябрь». ЦСЛК