Вслед за Чечней и Дагестаном Ингушетия становится информационной черной дырой — там творится что-то темное и непонятное, в чем люди уже и не пытаются разобраться.
С начала «антитеррористической операции» прошло девять лет. Ее объявленной целью было восстановление конституционного порядка, но большая часть Северного Кавказа выведена за пределы правового поля. В Чечне властвует Рамзан Кадыров, который сам себе закон, в Ингушетии и Дагестане — террор и антитеррор, методы которых схожи: мирные граждане страдают и от того, и от другого.
Чтобы победить боевиков Басаева, федеральная власть вооружила боевиков Кадырова. С радикально-исламистским подпольем они тем не менее не справились — просто оттеснили его и федеральные войска в Ингушетию. Война стала расползаться по Кавказу. Это ровно то, о чем и мечтал Шамиль Басаев.
Теперь боевики везде, включая Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию. Весь последний год неуклонно растет их активность, а по многим сведениям и численность. Почти все убитые в спецоперациях — совсем молодые люди. Когда-то Ингушетия добровольно отделилась от дудаевской Чечни, чтобы остаться в России, пять лет назад это была совершенно мирная республика. Сегодня в ней царит беспредел и полно скрытого сепаратизма. Можно, конечно, сколько угодно фильтровать информацию — но делать-то все равно что-то надо.
Администрация президента России совершенно в советских традициях отписалась от ингушской оппозиции: мол, ваш вопрос отправлен для рассмотрения в ЮФО. Кремль опять снял с себя ответственность за происходящее. Но простые люди ждут от Москвы не отставки Зязикова, не назначения Аушева — а просто чтобы Москва взяла ответственность на себя и приняла хоть какие-то решения. Ставя подписи, ингуши проявили доверие к федеральной власти. И ответить им было бы признаком силы, а не слабости.
Мы все стоим перед лицом объективного кризиса российской политики на Кавказе, перед необходимостью ее полного переосмысления. Вернее, нам нужно заново создавать эту политику, потому что ее нет. До сих пор, начиная с развала Союза, Россия ставила на силу — испытывая потребность эту силу проверить и показать. Проверили: сила есть. Только это само по себе ничего не решает. Девять лет — вполне достаточно, чтобы это осознать.
Ситуация в Ингушетии очень сложна, пролилось уже слишком много крови, разбираться со всем этим придется годами. Тем не менее есть простые действия, которые, безусловно, снизят уровень насилия. Если бы федеральная власть хотя бы просто заявила, что произвол силовиков недопустим, — он бы уже снизился. Тем более если бы прокуратуре была дана команда расследовать преступления.
Стоило Рамзану Кадырову в Чечне в прошлом году заявить, что похищений больше не будет, как они действительно почти прекратились. Конечно, есть другие стороны насилия — кровная месть, боевики. Но в решающей степени это результат зашкалившей конфронтации в обществе. Даже минимальный политический процесс и начало хоть какого-то правосудия сняли бы напряжение очень сильно.
И вопрос кровной мести можно решить. В вайнахской истории были моменты, когда тейпы, собравшись, принимали решение отказаться от мести, объявляли амнистию. Сейчас люди настолько устали от насилия, что это наверняка было бы широко поддержано. Но для этого нужно прекратить произвол силовиков, нужен общественный консенсус, пользующийся доверием лидер, который сможет собрать тейпы на Мех-кхел (общий суд).
Конечно, среди боевиков есть отморозки, которые будут воевать до последнего — но не факт, что здесь. Ведь при Аушеве боевики Ингушетию не трогали. Несмотря на внешнее финансирование, партизанская война невозможна без поддержки населения, и расцветает она на беспределе. На планете есть много мест, где радикальные ваххабиты могут применить свои силы, и финансирование направляется в перспективные, горячие точки. Чем больше насилия, тем им лучше. Поэтому задача государства не столько в том, чтобы замочить террористов, сколько в том, чтобы сделать регион в этом смысле неперспективным.
Пока федеральная власть боится вмешиваться. Но без этого мы не сможем добиться стабильности на нашей собственной территории. Реальное влияние России на Кавказе зависит только от внимания к региону, от желания с ним мирно работать.
