Бунты в Тбилиси и Кишиневе кажутся странными только потому, что нам трудно подобрать для них правильную рамку. Их трудно даже определить: что это — революция, бунт, восстание, попытка переворота? Первый импульс — назвать их «цветными» революциями — тут же отметается: ну совсем не похожи на них восстания нынешних оппозиционеров! Не ясно, во имя чего, собственно, революция. Во имя европейского будущего? Но Молдова уже подсоединена к европейским шестеренкам, хотя и в качестве хозяйственной периферии. Еще в 2007 году половина молдавского экспорта шла в страны Евросоюза и только 17% — в Россию. Полмиллиона молдаван работают в Европе, в два раза меньше — в России. Да и президент-коммунист всегда имел ярко выраженную проевропейскую ориентацию. Внутри грузинской элиты также нет никаких дискуссий по поводу будущего — оно однозначно завязано на Европе и НАТО. Раскол «оранжевой» партии на Украине пока не проявил себя в уличных бунтах, но ситуация там похожая: Ющенко и Тимошенко рубятся между собой, хотя вроде бы работают на одну и ту же европейскую утопию. Ни в Тбилиси, ни в Киеве, ни в Кишиневе уже не осталось революционеров, потому что уже не может стоять вопрос о национальном освобождении: независимости у них больше, чем они могут «освоить». «Деревня» требует нового «председателя колхоза».
Кризис резко ослабил конкуренцию сверхдержав на постсоветском пространстве. Главный риск в том, что регион надолго может остаться заброшенным, беспризорным: Европа уже не может брать на себя ответственность, а Россия пока не хочет. Кризис не только приостановил экспансию ЕС на восток, но и угрожает европейским программам «восточного партнерства». Угрозу заброшенности чувствуют сегодня даже в Прибалтике, которая успела влиться в европейское содружество. Поэтому мечта о европейском будущем проявляет себя в виде невроза уличных погромов, в сиротском синдроме, в неожиданном отчаянном откровении, что Европа не помогла нациям состояться.
А что значит стать несостоявшейся нацией? Это значит жаждать присоединения к чему-то большему, потому что иначе никак не справиться с внутренними противоречиями и дрязгами, не решить проблемы строительства собственного государства. Это отчетливое понимание того, что мечта о Европе была построена на заблуждениях относительно собственного прошлого, на забвении некогда сильного политического союза. От мифологических комплек-сов оказались свободны только те народы бывшего СССР, кого география изолировала от притягательности европейской идеи и которые поэтому не стесняются своей «восточной» специфики.
История не знает случаев, чтобы империи восстанавливались после распада. СССР никогда не вернется, но и новый политический союз на его бывшей территории не создан, хотя спрос на опеку огромный.
Сиротские нации потенциально опасны своими комплексами — желанием показать свою значимость и политический вес. Судя по тому, как ведут себя сегодня элиты этих несостоявшихся наций, они способны на шантаж и покруче, чем столичные бунты в Тбилиси и Кишиневе. И чем глубже будет кризис, тем больше у них будет соблазн требовать опеки и плотного надзора.
Осталось только уговорить надзирателя.
