То ли по благодетельной случайности, то ли по плану мероприятий, то ли по чьему доброжелательству в одну из школ города Батайска нагрянул во время проведения единого государственного экзамена по математике десант из УБЭПа. Порывшись во входно-выходной документации, визитёры обнаружили, что состав экзаменовавшихся в этот раз был на редкость пёстрым: рядом с одиннадцатиклассниками корпели над бланками и тестами учителя оной же школы, пятеро девятиклассников и просто родственники кое-кого из учеников.

Что в этой уже нашумевшей истории удивляет больше всего? Да вот, пожалуй, разве что собственно убэповское нашествие с последующим возбуждением дела. Остальное же воспринимается, честно говоря, ну вовсе не как что-то из ряда вон. Вот говорят: Россия-де — страна со слабо развитым правосознанием. Спору нет, у нас и Конституцию-то в основном в день оной поминают, а уж о законах чином пониже и вовсе говорить нечего. Но в то же время, пожалуй, мало где сыщется такое интимное, такое свойское обхождение с законотворчеством. Строгость российских законов искупается поголовным их неисполнением — это ещё Герцен подметил. Часто кажется, что государство и ходящее под ним население словно состязаются в изобретении: первое — законов, а второе — способов их обходить. Причём хитроумия и выдумки хватает с обеих сторон. Вот, к примеру, разродилось всероссийское Министерство образования и науки документиком с изумительным названием «Национальная инициатива “Наша новая школа”» — оцените, кстати, смелость, думается, не такого уж большого коллектива, который спокойно берётся говорить от имени нации. В сём документе можно, например, прочесть, что в школах (надо понимать, наших новых) должны быть спортзалы и библиотеки, а творческих детей надлежит выявлять и всячески их пестовать. Новизна, что и говорить, ошеломляющая. Словом, щедринский градоначальник, сочинивший, помнится, «Устав о добропорядочном пирогов печении», жив и здравствует.

И что дальше будет? «Инициатива» обретёт облик закона, отделы образования и школы дружно вставят — и ведь уже вставляют — ссылки на него во все мало-мальски подходящие документы, вплоть до учебных программ… Станет ли школа от этого лучше или хотя бы новее?

И так во всём. Обеспечить стопроцентную явку на ЕГЭ? Об чём разговор! Всех пригоним — вплоть до прохожих али покойников, ежели понадобится. Убрать к 1 июля игорные заведения в игорные же резервации? Да пожалуйста, мы уберём — оставим только клубы спортивного покера, а о том, что в них по-прежнему все наличествующие бандиты, как на подбор, увечные, сиречь об одной руке — это ведь не супротив закону, а токмо во исполнение некоторых букв оного. Сделать сочинские пляжи бесплатными? Да Господи, мы и сами об этом думали денно и нощно, ждали только, покамест начальство соблаговолит обратить свой благосклонный, хотя и отечески строгий, взор на творящееся безобразие. Ведь в сапогах охотничьих не пройдёшь по общедоступным пляжам, так что мы, пожалуй, пляжи-то откроем, да только под новой вывеской — заместо «общедоступных» назовём «ведомственными» — благо можно ведь. За вход на ведомственный пляж, знамо дело, платить надо. Оно и в законе прописано. Мы ведь не крамольники какие, мы закон знаем.

Собственно говоря, любое государственное изобретение, вне зависимости от того, насколько оно разумно и общеполезно, может обрести действенность только по двум причинам — или в случае осознанного его приятия населением, развившим в себе правосознание хотя бы до минимальных пределов, или же в результате быстро и эффективно обрушивающегося на головы или руки преступающих фемидиного меча. А лучше, конечно, и то, и другое в каждый законопроект закладывать. Ведь ЕГЭ придумывался не в последнюю голову ради решения проблемы коррупции — а именно на этом направлении, как теперь оказывается, проблем может быть столько, что и не вычерпать. Поскольку место Фемиды в процессе внедрения ЕГЭ очерчено неубедительно, невнятно, да и с осознанием нужности оного тоже пока как-то не заладилось.

Но есть и другие примеры: вот дали сотрудникам ГИБДД не так давно инструкцию штрафовать непристёгнутых водителей и пассажиров — и ведь за несколько месяцев народ переучился.

Нет, правосознание у нас порой очень даже развито — но чаще всего тогда, когда дышлом закона требуется обхаживать ближнего своего. Началось это не вчера и даже не позавчера. Уже толстовский купец, покупая у Стивы Облонского лес за бесценок, ссылался при этом на «гласное судопроизводство», а сухово-кобылинский чиновничий спецназ, скопом ссыпаясь на очередную жертву, голосил, что, мол, для вас закона не переменим. Да и зощенковский судья поминал, что делами вроде побоища из-за разбитого стакана все нарсуды закрючены. А вот в тех случаях, когда речь не идёт о непосредственной пользе и своей рубашке, впору хоть опять войной за просвещение, по щедринскому же образцу, идти и картошку сажать не иначе как под прицелом взвода солдат и добродушным матерком капрала.

Так в чём же дело? Почему прусский крестьянин, помнится, право на свою землю супротив самого короля отстаивал, бурча, что, мол, в Берлине ещё есть-де судьи, а у нас с соседом — во всей юридической амуниции, коли он, такой-сякой, где-то в законо­творческую лазейку угодил, на наш клок земли посягнув, а чуть повыше — мы уже очи, понятно, долу, а там — начальству виднее? Или к каждой школе наряд УБЭПа приставлять, к каждому водителю — гаишника, а к каждому обывателю — участкового, решая тем самым раз и навсегда проблему трудоустройства населения?

Вот тут-то и кроется вопрос вопросов. Обоюдная игра с законом в поддавки чревата последствиями для обеих сторон. Ведь и власти не мешает помнить о том, что последовательность и логика решений — дело вовсе не лишнее. И населению не грех завести себе внутреннего милиционера — хотя бы для того, чтобы не вертеть всё время головой, озираясь, нет ли поблизости милиционера внешнего. Ведь в основе большинства казусов — привычка, укоренившееся представление о законе как о чём-то вполне подручном и гибком. В результате человек и власть в законодательном поле встречаются очень редко — образно говоря, по праздникам.