За минувшее десятилетие финансирование науки государством многократно сократилось, доля научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок составляет сегодня менее 1% ВВП (в развитых капиталистических странах она доходит до 3%). Однако не только недостаток внимания со стороны государства мешает развитию науки. Она до сих пор не стала полноправным субъектом рыночных отношений, вхождение в которые позволило бы ей зарабатывать деньги и для себя, и для государства.

Научный бизнес обыденное сознание воспринимает как торговлю идеями. Однако платить за идеи дураков нет, говорят ученые. Механизм защиты интеллектуальной собственности отсутствует, патентовать по всему миру дорого и ни к чему: пользуясь открытыми публикациями, фирмы подхватывают чужие идеи и запускают в производство как свои. Поэтому, чтобы заработать на идее, институту надо довести ее до продаваемого продукта - технологии, готовой установки и т.д. В конечном итоге бизнес в науке - это востребованность научных разработок производством.

В России за десять лет с начала реформ рыночные отношения промышленников и ученых, не говоря уж про успешный совместный бизнес, не сформировались. Некоторые подвижки есть: так, в научных институтах Урала в течение полутора-двух лет наблюдается рост объемов небюджетного финансирования. В Уральском отделении Академии наук (УрО РАН) его доля с 2 - 3% выросла к 2001 году до приличных 33%. По словам заместителя председателя президиума Уральского отделения Академии наук члена-корреспондента РАН Валерия Чарушина, есть институты, где доля дополнительного финансирования достигает 40 - 50% (Институты геофизики, электрофизики), а то и 90% (Горный институт в Перми). Выручка отраслевых институтов, сориентированных на традиционные для региона горное и металлургическое производство, за это время удвоилась-утроилась, многие из них вышли на дореформенные объемы работ при существенном сокращении штата сотрудников (что лишний раз говорит о прогрессе в научном бизнесе).

Однако далеко не под каждую научную идею удается найти финансирование, говорит директор екатеринбургского Научно-исследовательского и проектного института горного машиностроения (НИПИгормаш) Владимир Воробьев. Платить деньги за технику будущего, на создание которой надо потратить 5 - 10 лет, заказчики не хотят. Промышленникам нужны готовые машины, о завтрашнем дне в условиях нестабильной экономики они не думают, а потому в разработку, в эксперимент деньги не вкладывают. Между тем общемировая практика такова: чтобы удержаться на рынке, фирмы до 10% прибыли отчисляют на научные разработки, сулящие эффект буквально завтра, а еще 10% - на фундаментальные исследования.

Российские институты вынуждены вести работу на свои скудные средства, что не способствует оперативности получения и качеству научных результатов. При этом, если отечественная промышленность не дозреет до финансирования научных исследований, о конкурентоспособности предприятий тоже можно не вспоминать. Проблема состоит в поиске форм взимоотношений между наукой и производством, создании и оптимизации инфраструктуры научного бизнеса.

Науки естественные и противоестественные

Исторически сложилось, что наука у нас подразделяется на фундаментальную, вузовскую и отраслевую. Первые две государство пусть скудно, но финансировало даже в тяжелые 90-е годы. У отраслевой, по утверждению заместителя генерального директора по научной работе Уральского научно-исследовательского института химии (УНИХИМ) Анатолия Журавлева, 100-процентного финансирования не было никогда. Примерно половина средств целевым порядком поступала из министерства (корпорации), вторую половину составляли хозрасчетные деньги, заработанные учеными на конкретных предприятиях. На самых крупных предприятиях тогда были фонды технического развития (средства на науку), в рамках которых и заключались договоры.

К началу 90-х годов у промышленности и науки накопилось немало претензий друг к другу: производственники обвиняли исследователей в оторванности от жизни и даже паразитировании на бюджетных средствах, а ученые жаловались на узость и недальновидность мышления директорского корпуса. Итогом противостояния стало техническое и технологическое отставание российской промышленности. Потом мутные воды рынка поглотили и тех и других. Спустя десять лет выяснилось, что подавляющая часть уральской отраслевой науки прекратила существование, а оставшиеся на плаву институты дифференцировались согласно специфике: наиболее устойчивыми оказались работающие на горную и металлургическую промышленность, наименее - на оборонную.

Академическая наука также не избежала потерь: согласно данным Валерия Чарушина, бюджетное финансирование сократилось в пять раз. Чтобы выжить, ученые начали дрейфовать в сторону прикладной науки, где-то заменяя выпавшие из обоймы отраслевые институты, а где-то и вступая с ними в конкуренцию (в той же металлургии, например). Так, при содействии Фонда поддержки малого предпринимательства (Фонд Ивана Бортника) в Екатеринбурге был создан инновационно-технологический центр "Академический". Специально для него достроили корпус, где разместили малые предприятия, в чьи задачи входило доведение академических разработок до готовых технологий, преимущественно для металлургии. За несколько лет наладили выпуск антикоррозийных порошков, присадок, технологию производства холоднокатаного оцинкованного листа стали.

Примерили на себя роль инжиниринговых фирм и вузы: 90-е годы прошли под знаком усиления инновационной деятельности - нацеленности на реализацию готового товара на рынке. В УПИ (ныне Уральский государственный технический университет, УГТУ-УПИ) ученый совет даже поставил цель: на 100 млн рублей бюджетного финансирования учеными должно быть на такую же сумму внедрено в производство научных разработок. Для ведения научно-технического предпринимательства здесь принялись создавать соответствующую инфраструктуру: более 50 научно-производственных предприятий, центр инновационного бизнеса (подготовка кадров), информационно-аналитический центр (формирование базы данных по готовым технологиям, разработкам и поиск информации), центр независимых экспертиз и сертификации, инкубатор технологий, отдел интеллектуальной собственности и т.д. Отдача не заставила ждать: по данным заместителя проректора по науке Станислава Карелова, только в 1999 году УГТУ принял участие в 19 научно-технических программах, провел исследования по 81 проекту с общим объемом финансирования 6,3 млн рублей.

По словам коллеги Карелова Сергея Устелемова, эффект оказался весьма высок: средств на исследования в рамках первой программы потрачено втрое меньше, чем получено от внедрения разработок, что способствовало увеличению числа программ. Были и суперэффективные проекты: например, результатом сотрудничества малого предприятия "РЭЛТЭК" и кафедры "Техника высоких напряжений" стала разработка энергосберегающих среднечастотных индукционных плавильных систем, предназначенных для переработки лома черных и цветных металлов. Большим спросом в машиностроении и металлургии пользуются индукционные плавильные комплексы с емкостью печей 2,5 тонны, выпуск которых освоил "РЭЛТЭК". Получив по инновационной программе годовое финансирование в объеме 60 тыс. рублей, предприятие имеет прибыль от реализации продукции более 3 млн рублей в год.

Между тем следует признать: и фундаментальная, и вузовская наука занялись не своим делом.

По утверждению ученых, в том числе, например, Станислава Карелова, сложно выпускать товарного вида продукцию на институтской базе. Да и не нужно: коммерческой фундаментальной науки очень мало во всем мире. Процент превращения разработок в технологии везде одинаков: в Манчестерском университете, по словам Сергея Устелемова, в отдел, занимающийся передачей технологий, поступает не более 20 разработок из тысячи. А продается в год от двух до четырех. И уходит на это от трех до пяти лет. В УГТУ-УПИ выход разработок за счет бюджетного финансирования на рынок тоже находится на уровне нескольких процентов. По свидетельству ученых, сворачивание исследований происходит довольно часто: например, в США в эпоху увлечения энергосбережением специалисты серьезно работали над созданием термоядерной энергетики. Работы прекратили. Но это не значит, что средства потратили впустую: где-нибудь эта технология "выстрелит".

В мире давно сложилась инфраструктура научного бизнеса. Фундаментальные исследования ведут университеты. При них существуют специализированные институты по передаче технологий (transfer technology) или инжиниринговые фирмы. Обычно наука получает половину от десятой части прибыли, отчисляемой производителем. Вторая половина уходит инжиниринговой фирме-посреднику. Это очень солидные деньги, считает Валерий Чарушин, но это справедливо: посредник освобождает ученого от изучения рынка, обеспечивает связь с промышленостью. В некоторых странах государство стимулирует инжиниринговые фирмы, побуждая их выискивать ноу-хау и заинтересовывать производителей.

Задача академической и вузовской науки - продвигать фундаментальные исследования. Поиск области применения фундаментальных наработок и технологическая адаптация их к производству - задача инжиниринговых фирм. Стремление академической и вузовской науки взять на себя эти функции говорит о неразвитости инфраструктуры, необходимой для перетекания научных разработок в производство. Между тем посредник между наукой и производством - фигура ключевая: он обеспечивает поиск заказчика, который из будущей прибыли будет финансировать и научное исследование, и сам инжиниринг. Таким посредником сегодня может и должна стать отраслевая наука.

Идите в нжиниринг

Рынок и сам стал расставлять приоритеты. Быстро выяснив, что торговать идеями бесперспективно (слишком скоропортящийся и дешевый товар), отраслевые институты пришли к необходимости продавать готовые установки. Если разработка условно стоит 100 тысяч, то проект - 1 млн, а установка - уже 10 млн рублей. Норма прибыли везде одинакова. Поэтому, по словам генерального директора Восточного научно-исследовательского углехимического института (ФГУП ВУХИН) Михаила Посохова, сама жизнь заставила исследователей освоить проектное дело и создать структуру пусконаладки и маркетинга. Другими словами, произошла реорганизация в классическую инжиниринговую фирму. Процесс непростой, но критическая точка, по утверждению Михаила Посохова, уже пройдена: за спиной почти 10 лет самофинансирования. В результате сегодня более 70% средств ФГУП ВУХИН получает за реализацию проектов на базе собственных технологий. Объем работ в 2000 году увеличился вдвое.

Ряд институтов оказался напрямую востребован промышленностью. Например, Уральская горно-металлургическая компания купила ОАО "Уралмеханобр". Впервые за последние годы у института появились целевые деньги, закуплено дорогое оборудование: немецкий газоанализатор, атомный абсорбционный аппарат с английский печкой и т.д. Сейчас оставшиеся 250 человек (было 1500) выполняют объемы работ 1985 года. Приблизительно 60% - внедрение технологий. Работы, на которые уходило раньше три-четыре месяца, теперь, по словам заместителя гендиректора института Марка Видуецкого, делаются за две-четыре недели.

Объективность складывающейся тенденции подтверждают примеры. В Удмуртии в 1997 году на базе ВПК созданы совместные предприятия ("Удол", "Итом" и "Исот" с США и "Иждрил" с Канадой) по производству долот, армированных искусственными алмазами, парогенераторов, систем очистки бурового раствора, коммерческих узлов учета нефти, мобильных буровых установок и другого оборудования, необходимого нефтяникам для добычи трудноизвлекаемой нефти высокой и повышенной вязкости, залегающей в сложных геологических условиях. Созданием и промышленным внедрением необходимых для этого технологий занялись дочернее предприятие НК "Сиданко": ОАО "Удмуртнефть" и его институт "УдмуртНИПИнефть". Новые технологии позволяют увеличить коэффициент нефтеизвлечения до 40 - 45% против традиционных 20 - 25%, за что в 2000 году разработчики и получили Госпремию в области науки и техники.

Однако не все так благостно: институты практически без исключения работают на сырьевую и металлургическую отрасли, то есть на выпуск продукции низшего передела, а нередко просто "апгрейдят" старые технологии, оборудование. Естественно, стоимость разработок весьма низка. И проблема не только в платежеспособности предприятий, подверженной колебаниям цен на бирже. Заказчики тщательно калькулируют затраты науки и даже определяют размер заработной платы ученых. А поскольку она не велика, даже благополучным по нынешним меркам институтам не хватает квалифицированных кадров. Вывод напрашивается сам собой: работа на сырьевые отрасли и низкая стоимость научной продукции не способствуют появлению высокотехнологичной продукции.

В поисках выхода институты идут на контакты с иностранцами. В частности, тот же Уралмеханобр делает проекты и поставляет оборудование совместно с Siemens: колонные флотационные машины - наши, автоматика и мельница - немцев. Впрочем, за этим сотрудничеством трудно увидеть приобщение уральцев к новым технологиям: скорее Siemens примазывается к поставкам нашего оборудования за рубеж. Потому что, по утверждению Виктора Мальцева, отечественные агломерационные и те же колонные машины не хуже иностранных, а главное - дешевле. Siemens, занимаясь строительством обогатительных фабрик, борется за рынок всеми способами, в том числе и участием в совместных проектах. Наши же ученые рады тому, что уважаемая в мире фирма эффективнее охраняет разработки уральцев от элементарного воровства.

Логика высоких технологий

Есть подозрение, что иностранцам выгоднее иметь дело с академическими институтами, чем с отраслевыми. Понятно почему: разработку можно купить за копейки, а для внедрения ее в производство помощники им не нужны. К примеру, Институт экологии и генетики микроорганизмов УрО РАН создал технологию очищения почвы от нефтезагрязнений. Это, по словам ученых, технология будущего: микроорганизмы осуществляют трансформацию одного вещества в другое с высоким выходом и без затрат. Немцы создали в Перми СП по производству флокулянта на основе полиакриламида (его делают биотехнологическим путем). Совместное предприятие - всего лишь цех на территории завода, но он, по утверждению г-на Чарушина, окупает почти весь завод, поскольку немцы экспортируют продукт во все страны.

Российские производственники между тем за технологии тоже платить не хотят. Одна из причин - нестабильность экономической ситуации в стране. По словам Валерия Чарушина, существует множество разработок биологически активных веществ, субстанций для медицины и ветеринарии, но для запуска их в серию нужны немалые инвестиции и заинтересованные производственные фирмы. Занимаются этим единицы. В частности, пермское НПО "Биомед" намерено организовать промышленное производство анилокаина (препарата для местной анестезии), разработанного Институтом технической химии совместно с Пермской фармацевтической академией. В Удмуртии Ижевский радиозавод в альянсе с Минздравом и Удмуртским госуниверситетом наладил выпуск препаратов на основе белков крови человека и животных, создав абсолютно новую для Удмуртии отрасль. Открытием 2000 года и лучшим инвестиционным проектом называют организацию производства инфузионных растворов на фармацевтическом предприятии "Рестер", филиале ФГУП "Ижевский электромеханический завод "Купол"", основного производителя ЗРК "ТОР-М1". Выбрав в качестве поставщика оборудования и технологии шведскую компанию LUKI ENGINEERING AB, "Рестер" менее чем за два года организовал современное фармацевтическое предприятие. Сегодня оно, по словам генерального директора Владимира Пирогова, закрывает потребность учреждений здравоохранения Удмуртии в растворе 5-процентной глюкозы и NaCl на 300% и способно удовлетворить спрос на эти инфузионные растворы в Уральском регионе. Такое предприятие, продукция которого соответствует российским стандартам и международным требованиям GMP, пока единственное в России. Проект стоимостью 14,3 млн долларов открыл дорогу сотрудничеству с мировыми производителями лекарственных средств.

Между тем большинство отечественных фирм, утверждает Чарушин, профессор кафедры органической химии УГТУ-УПИ, предпочитает перепродавать субстанции: в России сегодня производится всего 7% субстанции, остальное закупается за рубежом, фасуется и продается с накруткой здесь. Ни одного серьезного фармацевтического завода на Урале нет (на эту роль претендует Ирбитский химфармзавод, но он не идет ни в какое сравнение с гигантами фарминдустрии где-нибудь в Базеле).

Не испытывая натиска со стороны российских производителей высокотехнологичной продукции, иностранцы получают прекрасную возможность оставить без работы наши отраслевые институты, сориентированные на создание, скажем, машиностроительной техники. К примеру, НИПИгормаш не выдержал конкуренцию по буровой технике и погрузочно-транпортным машинам: финны завоевали наш рынок погрузчиков на 90%. Но вот на рынок проходческих комплексов, например, институт их не пустил. И это нормальная конкуренция.

Спорить сегодня, кто - отраслевая наука или промышленность - больше виноват в технологическом отставании, бессмысленно. Важно понять, что и кто должен делать, чтобы структурная перестройка отраслевой науки завершилась как можно скорее и с минимальными потерями.

Три источника и три составные части НТП

Десять лет встраивания науки в рынок не прошли даром. По словам Владимира Воробьева, налицо главное: повысилась ответственность ученых за конечный результат, а наука освободилась от невостребованных структур (все же три сотни научных институтов для региона было многовато). Остались востребованные.

Да, пока наши отраслевые институты не способны предоставлять производству комплекс услуг, подобно западным инжиниринговым фирмам. Но это скорее их беда, а не вина. Один штрих: единственным источником пополнения оборотных средств служит прибыль при ставке налога на эту самую прибыль в 35%, что по плечу лишь самым конъюнктурно устойчивым научным предприятиям. Для сравнения: в СССР институты платили налог на прибыль 12%, а, скажем, камвольный комбинат или пивзавод - 80%.

Сами ученые видят два пути пополнения оборотных средств: либо подождать, когда заработает экономический механизм и сложится нормальный паритет цен, что позволит поднять стоимость научных разработок и ускорить их внедрение, либо к процессу структуризации науки и регулирования ее взаимоотношений с промышленностью подключить государство. Понятно, что ученые - за второй путь.

Проблема в том, что обращение за помощью к государству по действенности равносильно последнему китайскому предупреждению.

Кстати, о Китае. Государство там, по словам Владимира Воробьева, держит всю прикладную науку под контролем. А процесс в общих чертах направляется так: государство покупает американскую технологию, передает местным институтам, те ее адаптируют и запускают в производство. Произведенные станки продаются в ту же Америку. Денежный эффект совсем иной. К слову, Китай по горной тематике ушел далеко вперед.

Очевидно: процессом создания и оптимизации инфраструктуры научного бизнеса сегодня нужно управлять. Объективные тенденции к ее складыванию налицо, но у страны нет времени ждать, пока результат придет сам собой. Главным должно стать государственное стимулирование инжиниринга - поиска и внедрения высокотехнологичных разработок. Отраслевая наука для выполнения этой функции имеет все возможности. Но, чтобы зарабатывать, она должна располагать законодательно закрепленными источниками финансирования. Один из них - обязательные отчисления на НИОКР в структуре стоимости продукции (неважно, в амортизационный или внебюджетный фонд), причем предприятию надо разрешить самому распоряжаться этими средствами. Второй источник - целевое бюджетное финансирование. Бояться, что средства будут потрачены впустую, не стоит: прикладная наука научилась считать копейки и не берется за разработку, если не уверена в ее востребованности. К тому же плодами прикладной науки (а теперь ею стали и ядерная энергетика, и многие направления медицины, и даже космонавтика) пользуются все, значит, и платить должны все. Третий источник - налоговые льготы.

Создание инфраструктуры позволит свести производственников и ученых. Востребованность промышленностью наработок академической науки придаст ей дополнительные источники финансирования и стимул к развитию. Производство получит высокие технологии. И двинется, наконец, с места научно-технический прогресс.