В атмосфере Екатеринбурга ви тают две противоположные самооценки. Одна критичная, скованная реальностью: город большой, но серый, грязный, скучный, сугубо провинциальный. Другая амбициозная и розовато-оптимистическая: потенции лидера есть, не зря во многих "табелях о рангах" Екатеринбург занимает престижную третью строчку. В Уральском музее молодежи, который уже много лет позиционирует себя как место встречи культурной и интеллектуальной элиты, состоялась дискуссия о столично-периферийном статусе Екатеринбурга.

Дискуссия, конечно, не событие. Но если справедливо утверждение, что в новом тысячелетии движущей силой становятся идеи, то можно сказать, что именно здесь движущая сила местного уровня получает импульс. Мнениями делились Сергей Кропотов, культуролог, доктор философских наук, активно разрабатывающий идеи региональной идентичности, и Илья Кормильцев, представитель "уральской диаспоры" в Москве, редактор издательства "Ультра.Культура".

Плюс провинциализация всей страны

С.К.: Если попытаться дать не словарное, чисто административное определение понятия столицы, а общестатусное, я бы сказал так: это место концентрации разного рода капиталов. В частности, капитала власти и культурного, символического капитала. Второй - не менее важный атрибут столицы, чем первый. В столицах в обязательном порядке присутствуют как институты власти, так и институты культуры, а также система демонстрации символического капитала. Примеры: Лувр, Версаль, Эрмитаж, Кремль - то, что и делает француза французом, а русского русским. Да, основные формы этого капитала живут не в деревнях, а именно в столицах. Екатеринбург обладает определенным количеством как капитала власти, так и капитала культуры. Но дело не только в величине капитала, но и в том, как им распоряжаться.

И.К.: У любой проблемы есть историческое измерение. Пограничность Екатеринбурга между столицей и провинцией сложилась не вдруг. С одной стороны, сказывается объективная реальность: размеры города, изначальный статус регионального центра. То, что сегодня именно Екатеринбург выбран центром федерального округа, - продолжение уже существующей тенденции, характерной для древовидной имперской иерархии. С другой стороны, на историческую заданность накладывается современная ситуация неместного уровня. Изменение роли России в миросистеме влияет на все ее города. Россия вернулась в миросистему на правах периферийной империи, основные функции которой - сырьевая и буферная, обеспечивающая баланс между Севером и Югом, Западом и Востоком. Сегодня мы имеем дело с провинциализацией всей страны. Если 1,5 миллиона екатеринбуржцев соотнести с реальными 12 миллионами москвичей, то по количеству приходящихся на единицу населения театров, писателей и библиотек мы получим примерно одно и то же. Чувство кризиса и неопределенности - не специфически уральское, а повальное и тотальное. Многое зависит сегодня не от отдельных городов, а от общего движения страны, которая пребывает в состоянии квазистабильного равновесия, способного повернуться в любую сторону. Для России сейчас широко открыты пути как культурного роста, так и полной деградации.

С.К.: Да, нельзя анализировать ситуацию в одном городе в отрыве от ситуации глобальной. Сегодня на планете происходит цивилизационный сдвиг. Капитал приходит в зоны, где раньше его было недостаточно. Это прежде всего юго-восточная Азия. Поражение империи, о котором наши элиты предпочитают не рассуждать, по значению сопоставимо с падением Византии. Все империи рано или поздно терпят поражение, однако некоторые возрождаются - если меняются. Так происходит в Китае, а ведь у этой страны свой исторический "шлейф". Кстати, в этом году случится одно важное событие, которое, может, не сразу заметят и оценят: пользование интернетом на китайском языке превысит пользование им на английском. Так происходит и в динамично двигающейся вперед Индии, где делается ставка на мозги. На памяти наших пусть не отцов, но дедов уже были рухнувшие империи, послевоенная Германия, например. Но они возродились, потому что вовремя переориентировались. Франция, которой в XIX веке не удалось стать военной державой, превратилась в культурную столицу Европы, поменяв представления о первичном и вторичном.

И.К.: О Византии тоже нельзя говорить, что она не возродилась - она стала Оттоманской Портой. Россия имеет шанс возродиться в качестве, к примеру, Руссковеликого Азербайджана. Империи часто меняют национальное наполнение. Вот только устроит ли это нас...

С.К.: Не все обреченные на провинциальное существование города и страны выбирают позицию пассивного непротивления своему периферийному статусу. Быть периферией или чем-то иным - вопрос технологий. В бизнесе сегодня активно развивается территория, занимающаяся производством брэндов. А брэнды способствуют продвижению страны, региона, города. В современном мире многое поменялось местами, начинать нужно с хвоста, с того, что долгое время воспринималось как несущественное. Правильно организованный технологический процесс производства брэнда города способен поднять его статус, вывести с провинциального уровня на столичный.

Культура не в музеях, а на улицах

И.К.: У развала российской империи амбивалентные, неоднозначные последствия. С одной стороны, распалась централизованная система духовного производства. С другой - именно в результате этого "полезли" местные особенности. У некоторых городов появился свой акцент. Я много езжу и чувствую, где он есть, а где отсутствует. Он ощутим в Самаре, в Тюмени. А вот в Нижнем Новгороде - нет, несмотря на усилия известных политических деятелей. В Екатеринбурге можно заметить даже собственную региональную моду: такого количества кепочек и коротких стрижек больше нигде не увидишь. И это хорошо. Плохо другое - наметившаяся примерно с середины 90-х резкая потеря веры в себя как самодостаточный культурный центр, несколько приниженный взгляд на Москву. Это провинция внутренне и внешне подражает столице, столичный же по ощущению город формирует собственную систему ценностей.

С.К.: В этом процессе велика роль элит. Сила и слабость Екатеринбурга одновременно - его промышленное наследие, мощное промышленное лобби, которое влияет на менталитет края. Здесь уже не одно десятилетие руководит "упишная" элита. Не стоит удивлять человечество: ни в одной стране мира промышленная, техническая элита не делает погоды, она делает экономику, не более того. Ценности же должен определять интеллект, мозги. В Глазго, промышленном центре во многом аналогичном Екатеринбургу, в свое время произошла перекодировка, смена духовных приоритетов, и он сформировался как город столичного мироощущения. Чем меньше промышленных элит, тем возможнее уцепиться за что-то иное, помимо нефтедобычи и машиностроения. Это стремление присутствует в таких городах уральского региона, как Ханты-Мансийск, Пермь, Салехард, где идет поиск собственной "духовной отметины". Жесты в сфере раскрутки имеющегося символического капитала, духовного брэнда могут быть недорогостоящими и эффективными. В Екатеринбурге при имеющемся интеллектуальном и финансовом капитале их может быть в десятки раз больше, чем сейчас.

Культура в этом процессе играет важнейшую роль. Отличие многих питерских и московских менеджеров от прочих в том, что они это понимают и используют, в то время как на большинстве российских территорий культура воспринимается как затхлая, глубоко периферийная вещь. В этом и есть провинциальность. Столица же - всегда концентрация культуры, в том числе в ее показушном, шоу-выставочном, развлекательном варианте. Вообще о культуре в России традиционно говорят с придыханием: "ах" и "ох". Я же близок к британской традиции ее восприятия не как законсервированного искусства, а как практики повседневности. Можно восхищаться музейными экспозициями, которые посещает ограниченное количество жителей, но достаточно пройти по улицам, чтобы увидеть истину. Состояние тротуаров - не результат стихийного бедствия в виде всегда неожиданных снегопадов, это следствие культуры.

И.К.: Есть расхожая теория - культуру надо давить, тогда она рождает нечто ценное. Но все зависит от силы давления. Правильнее сказать так: давление - не гарант культурного роста, а признак его наличия. В нормальном процессе духовного производства постоянно возникает конфликт с властными структурами, даже в самых демократических странах. Этот конфликт конструктивен, когда служит взаимообогащению общества. Но когда начинают стрелять свинцом в башку, такое давление способно доконать культуру вместе с титульной нацией. Русское давление всегда было более грубое, с применением регулярной силы. Сейчас оно нарастает - появился слой "огосударствленного среднего класса", новая генерация "государевых людей", нетерпимость которой может стать опасна в таком обессиленном в духовном отношении обществе, как постсоветская цивилизация.

Издательство "Ультра.Культура" постоянно испытывает властное давление и его последствия. Вокруг наших изданий возникает шум, расследования, экспертизы. (Кстати, многое из того, что мы публикуем, спокойно выходило в Соединенных Штатах). Интересно ведут себя книготорговцы: они опасливо бегут сдавать книги издательства, даже из тех, к которым у властей не было претензий, - по укоренившейся советской привычке выслуживания перед властью. Как-то в беседе с Эдуардом Лимоновым у нас спонтанно родилась идея вручать премию имени Павлика Морозова частным лицам или организациям, поднаторевшим в деле сотрудничества с государством.

С.К.: Американцы, британцы изучают самобытные народные практики сопротивления давлению. Россия в этом плане - "продвинутая" страна, она выработала виртуозную культуру сопротивления. Некоторые территории - Урал, Сибирь - выбрали свой путь, уклонившись от давления. Вот это можно выставлять на показ, делать из этого российский или региональный брэнд - взамен до сих пор не сформированной национальной идеи.

Быть столицей или провинцией - и городу, и всей стране - однозначного ответа пока нет. Но всегда существует шанс организовать столицу для себя: уехать; найти продвинутых партнеров; изменить мироощущение. В одном городе живут люди разные по уровню мышления: провинциальные и столичные. Есть коллективы, которые открыли мир для себя и себя открыли миру. В пессимистической в целом ситуации каждый может дать себе оптимистический ответ.