— Президент поставил задачу в 2025 году переломить демографическую ситуацию в России. Что вы считаете главными проблемами с демографией в нашей стране?
— У нас в стране глубокий [демографический] кризис, так как рождаемость намного ниже уровня воспроизводства населения. Проблемы разнятся в зависимости от типа территории, на которой проживают граждане страны. К примеру, есть аграрный тип территорий, там в семьях ребенок примерно с 10 лет уже немножко работник, помогает с огородом. На таких территориях вопрос поддержки семей и увеличения рождаемости решается раздачей денег и инвентаря. Это позволяет семье увеличить свой доход по мере появления новых едоков и работников.
Второй тип территории проживания семьи — позднеиндустриальный. Для таких семей ребенок — это инвестиция в далекое будущее, вкладывать в него придется до 25 лет. До того момента он учится, у нас же высшее образование — это социальная норма в городах. То есть человек в возрасте 23–25 лет заканчивает образование, и только после этого может зарабатывать сам. И вот с такими семьями связано падение рождаемости, которое побороть сложнее. Главная проблема тут — проблема закредитованности. В индустриальных семьях мы можем поднять рождаемость, помогая решить вопросы с их кредитной нагрузкой, с ипотекой. Тогда есть шанс, что в таких семьях будет по двое или даже больше детей.
Третий тип — одночеловечные домохозяйства. Их волна накрывает мегаполисы. В больших городах плотность человеческих контактов снижается, семей и, соответственно, детей становится всë меньше. И что с этим делать — никто не знает. Пока случаев, когда в мегаполисе удалось у постоянного населения с устоявшимися социально-демографическими привычками развернуть траекторию рождаемости, нет.
— Ранее в комментарии «Эксперту» вы заявляли, что Россию после окончания СВО ждет бэби-бум. На чем основано это утверждение?
— В 2022–2024 годах у нас явный провал в рождаемости по очевидным причинам. Однако после СВО маятник рождаемости, скорее всего, качнется обратно. Вернутся люди с фронта, и если они не будут делать ошибок типа немедленного закредитовывания, то дети будут рождаться. Это как раз индустриальный тип семьи, который, если есть деньги, готов рожать. То есть мы, скорее всего, компенсируем «потерянные» рождения.
Дальше ситуация может развиваться как угодно в зависимости от того, удастся ли нам обеспечить воспроизводство. Для этого нужно обеспечить стабильный рост рождаемости в индустриальных семьях и разобраться, что все-таки делать с эпидемией одиночества в больших городах.
Также у нас, похоже, наблюдается определенный кризис института семьи — в России распадается множество браков [по данным ВЦИОМ — 8 из 10]. У нас почти нет социологии о том, почему это происходит. А если браки разваливаются, понятно, что с многодетностью тоже начинаются проблемы.
Наконец, у нас, как и по всему миру, снижается рождаемость по биологическим причинам. Здесь мы плохо понимаем, с чем это связано. Есть отдельные исследования, почему всё так плохо с репродуктивным здоровьем, но точных причин мы не знаем.
Резюмирую: если учесть и существующую культуру одиночества, и число разводов, и биологические причины — демографическая ситуация действительно тяжелая. Но мы должны выделить ключевые материальные, социальные, психологические, медицинские звенья этой проблемы и работать с ними.
— Если это получится сделать, рождаемость в России не только поднимется, но и сохранится на высоком уровне? Удастся ли добиться повышения коэффициента рождаемости до 1,6 (количество детей на женщину, сейчас он — 1,4), согласно целям нацпроекта «Семья»?
— В моменте этот показатель может быть даже превышен. Мы, скорее всего, после возвращения мужчин с СВО получим двух-трехлетний «горб» в демографической статистике, а потом все может скатиться к прежним показателям. Это не тот результат, к которому мы стремимся. Наша задача — повысить уровень рождаемости и сделать его общественной нормой хотя бы на полпоколения, на 10–20 лет.
— Согласно целям нацпроекта «Семья», повышать рождаемость планируется за счет рождения третьих и последующих детей женщинами старше 30 лет. По мнению некоторых специалистов, сделать это можно, только если выплачивать материнский капитал за каждого рожденного ребенка. Вы с этим согласны?
— Материнский капитал должен выдаваться просто по факту того, что женщина на время теряет часть своего дохода, выключаясь на процесс воспроизводства. Поэтому неважно, сколько рождено детей. Важно, что сколько бы их ни было, общественность ей должна это время компенсировать. Сложнее с тем, что рождаемость напрямую связано с наличием жилья. Стандартные квартиры-двушки и даже трешки для больших семей не предназначены. И образование становится все более платным. Поэтому, если мы хотим решить вопрос, нужно понять, что семьи с одним ребенком и с несколькими детьми находятся в разных условиях. Одному образование оплатить получится, троим-четверым — уже едва ли.
— Поговорим о других последствиях окончания СВО: вы говорили, что после ее завершения нужно не допустить просадки экономики. Как этого добиться?
— Разные страны по-разному переживают окончание военных действий. Тут классический положительный пример — США после Второй мировой, отрицательный — послевоенная Европа. Почему они оказались в яме? Потому что из-за военной инфляции начался кризис финансов, и они начали преждевременную, слишком жесткую фискальную консолидацию. Так они получили длительный кризис. С другой стороны, Штаты после обеих войн смогли подхватить и использовать себе на благо импульс, связанный с развитием военной промышленности, с возвращением в страну социально-активного поколения. Они стали мировыми перевозчиками, быстро научились строить суда, освоили трансатлантические и трансконтинентальные перевозки самолетами. Начали развиваться финансовые связи и так далее. Так вот, мы можем пойти по любому из этих путей. Надеюсь, пойдем по хорошему.
— Одним из ресурсов развития нашей экономики после СВО могут стать ветераны?
— Да, они — один из важных ресурсов. Эти люди будут искать приложения своей социальной активности, готовности к риску. И у них есть определенные деньги. Понятно, что многие потратят их на решение первоочередных задач — купят жилье, машины. Но кто-то пойдет в бизнес. И они не готовы сидеть на малодоходной и не приносящей удовольствия, удовлетворения работе. Они больше не будут работать за 50 тыс. рублей. Поэтому их можно использовать для развития новых территорий, для бизнеса.
Сейчас мы создали новый ВПК. Для него Минобороны будут нужны своеобразные «песочницы», компании, с помощью которых они могли бы решать нишевые гражданские задачи, зачастую очень непростые. В наших северных регионах такого, к примеру, будет много. Соответственно, нужны будут люди для ледовой разведки, доставки в сложных условиях и так далее. У нас есть определенная инерция, связанная с развитием ВПК, и мы можем ее использовать.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag
